Поэт и музыкант Павел Пиковский выступил в Ревде в пятницу, 24 января. Он дал концерт на площадке вокальной студии «Шанс» — в клубе Ревдинского завода светотехнических изделий. Организовал приезд исполнителя Михаил Игошев. Больше двух часов Павел исполнял под гитару собственные песни (в том числе с вышедшего осенью альбома «Впереди Китай»), песни других авторов, а также русские романсы, рассказывал разные истории. Концерт прошел в очень теплой и душевной, практически домашней обстановке. Павел Пиковский пел на бис, долго фотографировался со зрителями и подписывал диски. А после — дал интервью «Ревдинскому рабочему».

— Вам, наверное, уже не раз говорили, что вы потрясающий. Разрешите вам еще раз это сказать. Слушаю ваш последний альбом «Впереди Китай», получаю огромное удовольствие.

— Спасибо большое!

— У вас очень русское творчество…

— Да, это так.

— Но тогда почему Китай-то впереди?

— Объясню. Мало того, что это просто одна из строчек одной из заглавных песен этого альбома – «Шалтай-болтай». Во-вторых, это название, как и все восточное, добавляет таинственности. Ну, а в-третьих, бог давно уже все сочинил за нас, мы, я думаю, только можем очистить какие-то чакры, взять лотерейный билет, где монеткой стирается какая-то графа. Мы тем же самым и занимаемся. То есть, на самом деле вся музыка и все стихи уже сочинены богом. Мы лишь должны найти правильный лотерейный билет, вот и все. Поэтому это название еще и символизирует стратегию развития нашего общества, потому что Россия никогда не будет прозападной страной, она никогда не будет идти в ногу с Европой или с Америкой. Она всегда будет ближе к Востоку по своему менталитету. Я не могу сказать, что мне это не нравится. Это, в общем-то, определяет суть русского человека издревле. Поэтому впереди, конечно, Китай, а никак не США.

— Еще лейтмотивом через ваши песни проходит любовь к Санкт-Петербургу. Вторая песня на альбоме называется «Питер». И сегодня на концерте вы спели очень теплую песню про холодный Питер. Но живете вы при этом в Москве…

— Да, я сейчас живу в Москве, уже пять лет с лишним. До этого я пять лет жил в Петербурге. Вообще, конечно, Питер для меня город более близкий по творческому духу, по всему, что там происходило и происходит сейчас. То есть, если брать в пример питерский рок и московский, то, как говорил Цой, питерский рок делают герои, а московский рок делают шуты. Может быть, не настолько категорично, но что-то в этом есть, потому что московскую публику нужно постоянно удивлять какими-то перформансами, шоу, какой-то энергией, направленной именно на увеселение.

Питер — это глубина, философия, низкое серое небо, фундаментальная серая архитектура. Поэтому люди там, поскольку мало света, высекают этот огонь из себя, тот свет, которого не хватает в климате, в погоде, высекают его из себя. Со мной там происходили такие удивительные вещи, которые не могут произойти ни в одном другом городе в мире, это уникальный город. Поэтому для меня Питер гораздо ближе, я туда приезжаю часто, играю концерты, у меня там проекты интересные, друзья там живут.

— Живу в Москве по причинам, скорее, прозаическим, о них даже не хочется говорить…

— Тогда лучше не говорите, если не хочется.

— Да ничего. Моя жена просто родом из Саратова, но живет в Москве много лет, у нее гораздо больше привязки к определенному месту, чем у меня, странствующего музыканта. Поэтому было в какой-то момент так решено. Но, может быть, все еще поменяется… А сам я из Нижнего Новгорода. Я уехал, когда закончил музыкальный колледж. Взял гитару, две сумки и поехал в Питер. Там я провел всю свою юность, более зрелую юность.

— Вдогонку к упомянутым вами словам Цоя. У питерской группы «Кафе» есть строчка: «И стал московским весь питерский рок». Вы согласны с ней?

— Не знаю, не могу сказать. Наверное, Лехе [лидеру группы «Кафе» Алексею Смирнову — ред.] гораздо виднее, чем мне, но бог его знает. Сейчас исчезло понятие андеграунда как такового, потому что это было явление вынужденное. Потому что, если ты не принадлежал к Москонцерту, к какой-либо филармонии, ты не имел права давать официальные концерты. Гребенщиков и Цой вынуждены были ныкаться по подвалам, по общагам университетским, либо играть квартирники и так далее. Но сейчас они, я имею в виду ребят из всяких структур, они очень быстро поняли, как можно очень быстро со всем этим расквитаться. Они взяли и разрешили все. И сразу все заглохло.

— Вы сегодня на концерте очень тепло и много рассказывали про Сергея Чигракова, про Олега Митяева, говорили, что они ваши близкие друзья. Но ведь это люди и музыканты из совсем другого поколения. Как вы нашли точки соприкосновения?

— У меня очень много друзей и из молодых музыкантов, но почему я говорю [о Сергее Чигракове и Олеге Митяеве]. Дело в том, что они для меня пример тех людей, которые, как я и со сцены говорил, могли уже ничего не делать, могли бы уже ничем не заниматься. Но они почему-то ощущают сердечную внутреннюю потребность помогать, что-то организовывать, быть вовлеченными в процесс. Это очень важно, потому что я сам хочу, если доживу до каких-то лет, которые называются уже зрелостью, быть похожим на них. Я хотел бы помогать, быть активным, быть полезным. А что еще человеку нужно, кроме как чувствовать себя полезным? Любимым еще, наверное. Поэтому я про них с удовольствием часто рассказываю. А мы все просто еще пока учимся, мы охламоны еще пока.

— Но такие охламоны становятся все более заметными. Есть вы, есть Василий Уриевский, есть Ромарио, есть Юрий Лобиков, есть Тимофей Яровиков, который был на этой сцене до вас три месяца назад. На ваш взгляд, можно ли уже говорить о них, как о новой волне в рок-музыке и авторской песне? Либо как о новом культурном явлении?

— Безусловно, конечно. Обо всех, кого вы перечислили, точно можно. Есть еще пока там нераспустившиеся тюльпаны. Они приезжают на конкурсы, работают, усиленно работают, учатся всему, видно, какие они пытливые, дотошные, им все интересно. Самое главное, чтобы было интересно. Если интереса нет, допустим, кроме денег нет интереса, кроме славы нет интереса, тогда просто все пропадает. Интерес должен быть сердечный. Я это слово очень люблю — сердечный. Сердечность должна быть. Она неподкупная, ее нельзя изобразить. Если она есть, то это сразу ощущается. Мозг можно обмануть, сердце — никогда.

— Судя по всему, у вас сложились очень сердечные отношения и с нашим городом. И организатора вашего концерта Михаила Игошева уже называете дядей Мишей…

— Да, есть такое.

— Как так получилось?

— У меня есть друзья, они живут в Украине, в городе Борисполе, проект «Гитарин», они тоже сюда приезжают, с них все и началось, собственно говоря. И дядя Миша Игошев приехал на мой концерт в Екатеринбург в прошлом году зимой, в январе. И пригласил. А я всегда приезжаю туда, где меня ждут. Если меня ждут, приглашают, я всегда приеду. В конце апреля я приехал в первый раз, был у вас какой-то конкурс вокальный, я там сидел в жюри, потом немного попел часок. Было очень приятно, как-то сдружились. Потом они с Константином Ивановичем повезли меня на машине в Тюмень, крюк был странный, сначала в Тюмень, потом в Курган, потом в Омск, мы совершили такой вояж и сдружились еще больше. Для меня каждый город — это люди, которые в нем живут и которые каким-то образом со мной взаимодействуют. Поэтому здесь уже много друзей, которые ждут. И поэтому нет повода не выпить.

Беседовал Евгений ЗИНОВЬЕВ

«Я сознательно шёл учиться петь». Павел Пиковский о своем уникальном вокале:

— Перед тем, как уехать из Нижнего Новгорода в Петербург, я закончил музыкальный колледж по классу оперного вокала. Я знал, что не пойду в оперу, потому что меня сам жанр в профессиональном плане не привлекает — я никогда бы не хотел играть в театре, а тем более в оперном театре. Но я сознательно шел учиться петь, потому что я глубоко убежден в том, что если ты что-то делаешь, то нужно прежде всего учиться этому. Ты должен уметь это делать. И поэтому узнать о своем аппарате, о самом сложном и тонком инструменте, который только может быть, о человеческом голосе — это наука, которую я, надеюсь, хотя бы на какую-то долю мизерную постиг. Меня это выручает. Случалось играть концерты в очень больном состоянии, и все равно я играл, все равно я пел. И я думаю, что это только благодаря тому, что у меня есть образование. Ну и плюс к тому, нужно правильно познать дыхание человеческое, потому что дыхание — самое главное, что у нас есть. Ничего главнее дыхания у человека нет. И в жизни: нет дыхания — нет жизни. И в пении: нет дыхания — нет пения. Поэтому пение и есть жизнь. Такая вот формула.

Биография Павла Пиковского

Павел Пиковский родился в 1989 году в Горьком (ныне Нижний Новгород), в семье профессиональных музыкантов. Стихи и музыку пишет с раннего детства. Окончил музыкальную школу по классу баяна. Учился в Нижнегородском музыкальном колледже на отделении оперного академического вокала. В 2007 году создал группу «Хьюго».

В 2010 году Павел переехал в Санкт-Петербург, через пять лет — в Москву. Часто гастролирует с акустическими концертами, выступает как на рок-фестивалях, так и на фестивалях авторской песни. В частности, с песней «Детство» стал лауреатом знаменитого Грушинского фестиваля.

У коллектива Павла Пиковского были совместные творческие проекты с Евгением Маргулисом, Олегом Митяевым, Сергеем Чиграковым, группой «Пилот».

«Песни Пиковского — это эклектичный сплав различных жанров и стилей: от авторского романса до рок-н-ролла, регги и блюза, но все эти песни объединяют проникновенная духовность и глубина содержания. Каждый концерт исполнителя — это незабываемая встреча с друзьями и теплое чувство, которое остается в сердце слушателя если не навсегда, то очень надолго. Особое впечатление производит голос певца: мощный и в то же время мягкий, матовый, фальцетный. Никого не оставляет равнодушным и поэзия Павла. Выдержанная в классическом стиле, она удивительно понятна, современна. Автор очень строг к себе в творчестве, что несомненно проявляется в высоком качестве слога поэтической строки», — так пишет о Павле Пиковском официальный сайт Всероссийского фестиваля авторской песни «Гринландия».

С детства Павел пел в церковном хоре и утверждает, что церковная музыка, по его мнению, являет собой высшую степень духовного искусства. Во время жизни в Санкт-Петербурге пел в хоре на подворье Свято-Троицкого Александра Свирского монастыря.