Ефим Шифрин — не только универсальный актер, но и уникальный человек. Может быть, мы и запомнили его как юмориста из «Аншлага». Но в жизни сложно перечесть все сферы, в которых он проявил себя: актер театра, певец, киноартист, участник громких телевизионных проектов «Цирк» и «Большие гонки», спортсмен-бодибилдер, имеющий звание «Мистер Фитнес». И это еще не все. О себе, о своей жизни, об отношении к актерам и современному юмору нам удалось поговорить с Ефимом Залмановичем в нашем эксклюзивном интервью.

Не скрою, что, как и многие, несколько лет назад вместе с родителями сидел у старенького импортного телевизора и смеялся над шутками артистов «Аншлага». Это была самая веселая и чуть ли не единственная юмористическая передача на отечественном телевидении. И, конечно, я прекрасно помню номера Ефима Шифрина. От этого, пока ждал встречи с ним, на меня нахлынула детская ностальгия, воспоминания о тех зимних вечерах…. Задумавшись, я не заметил, как на сцену вышел Ефим Шифрин в забавных тапочках, которых он почему-то стеснялся, и, вглядываясь в темноту зала Дворца культуры, знакомым голосом из детства спросил: «А где у нас тут Андрей?».

Мы разместились на первом ряду. Наша беседа состоялась незадолго до начала концерта, который прошел в Ревде 30 октября, поэтому времени на разговор было совсем мало. А начал я почему-то именно с того, что часто смотрел его выступления в детстве….

— Еще пару раз скажи «в детстве», чтобы обидеть человека… (смеется) Я не так давно живу. Мое время, думаю, еще не закончилось. Ты-то ладно, молодой.  А вот когда в гримерку постучится седой человек или совсем уже лысый и скажет: «Вот я вам благодарен за свое детство», я теряю дыхание. Надо же, сколько уже живу! У меня весной будет какой-то юбилей, и эта цифра — 60, к которой я никак приноровиться не могу.

— Вы же можете отметить не 60, а 30 лет, например.

— Нет, ну я же не девочка, чтобы скрывать возраст. Я страдаю не от того, что в паспорте одно, а с меня что-то облетает. Я страдаю, что огорчительно мало остается. И с этим уже ничего не сделаешь.

— Когда вы приняли решение стать актером?

— Принять решение — это фраза для полководца, для политика, который действительно принимает судьбоносные решения. А это мой выбор, поэтому я не формулирую его как жизненную цель. У меня просто другого не было. Я понимал, что либо актером стану, либо никем. Все время, не связанное с учебой, у меня уходило на воображаемый, создаваемый в реальной жизни театр. Я не помню, когда я был я. Вся фантазия, все потуги умственные, всё общение с людьми устремлялось туда, где был помост и публика, где было место, чтобы я что-то показывал.

— Были люди, на которых вы равнялись?

— У меня были любимые люди. И все они — одной профессии. Конечно, одно время увлекался первыми космонавтами, собирал их открытки, знал биографии, пути к космосу. Но это было хобби. А актеры — люди, которые жили на каком-то Олимпе, где боги. Актеры были для меня существа, которых я не мог к себе никаким боком примерить. В поселке был одноэтажный кинотеатр, который потом сгорел. И вот там, в городских театрах это называется фойе, был просто коридорчик, отделявший улицу от зрительного зала, висели эти боги. Раскрашенные на манеру 60-х годов, такие открытки большие. Сейчас их называют постерами. Я потом со многими познакомился, с кем-то работал в фильмах, спектаклях, на эстраде. И оказалось, что они совсем не боги.

— В ком-то из них разочаровались?

— Поводы для разочарований были. Но разочаровываться я себе запретил, в то же время запретил и очаровываться. Я понял, что это люди, как я, как мои родители, как мои соседи. А отличаются они тем, что их показывают по телевизору. И они умеют показывать других людей. У них такая профессия, которая заставляет быть на виду. Поэтому в нашем сознании это люди, которые живут где-то, где творится искусство. Это что-то волшебное. Такое отношение сформировалось в 20 веке. А ведь совсем недавно профессия актера не была почитаемой. Театр — это всегда полузависимое существование, люди, которые развлекают. Расхожим бывало представление, что их даже хоронят за церковной оградой. Женщины — вечные приживалки, мужчины — пьяницы. Вот такое вот в русской литературе было представление. Культ актера сформировался во многом благодаря кинематографу, благодаря деятельности Станиславского, который внес какой-то интеллект в профессию. Он разложил ее по полочкам, создал метод, систему. А когда появился голубой экран, он сделал их существами реальными. Сейчас другая крайность происходит, и она меня тоже огорчает. Вот эти вот боги спустились к нам. Мы видим их на ток-шоу, занимаемся разбирательствами, кто от кого ушел, у кого от какого брака дети. Человек самой профессией поставлен на другую ступеньку, он должен вести себя сообразно этому положению.

— Пока я ожидал встречи с вами, один сотрудников Дворца культуры сказал другому: «Сейчас видел Шифрина, пожал руку легенде». Вы считаете себя легендой?

— Нет конечно. У меня нет иллюзий в отношении своего места на земле. Я человек, который много лет отдал этой профессии. А она сделала меня известным. Ну как известным. Меня показывают. Вот всё мое отличие. Какая же я легенда? У меня было бы больше иллюзий в отношении себя, если бы я сделал что-то очень значительное, важное. А я всю жизнь развлекаю людей. Это моя работа. Радуюсь, когда получается. Но пока не создал ничего, что меня ставило бы в положение человека, на которого можно равняться в искусстве. Я стараюсь работать так, чтобы два часа в зале не показались зрителю пустыми, чтобы он получил удовольствие. Мне часто говорят: «я получил заряд бодрости на неделю». Мне нравится это, понимаю, что делаю что-то не бесполезное.

— Как-то раз вы сказали, что на сцене вы один Ефим Шифрин, а в жизни — другой. Какая разница между этими Ефимами?

— Ну эта разница абсолютна для каждого артиста. Мы же не можем, спускаясь по ступенькам со сцены, тащить за собой шлейф всех примеренных нами масок. Это же шизофрения, если будем общаться в жизни со своими друзьями, родственниками, как Аркадина, Заречная, Треплев, Гамлет. Окружающим будет сложно. Но грех такой есть у артистов. Они привыкают жить в виртуальной реальности, на публике, эта привычка формирует по-другому характер, потому что очень редко ты предоставлен себе. Например, любой обед в городе. Это же бесконечный ритуал фотографирования с владельцем ресторана, с официантками, поварами. Скидку из них никто не предложит. Но я обязан буду сфотографироваться, потом долго буду висеть на стенах этого учреждения, пока не придет время меня снять.

— В одном из интервью вы отметили, что все ваши персонажи — дурачки. Откуда вы их берете?

— Я их получаю вместе с буквами. Когда дают текст очередного автора, дурачок у меня уже прописан. Моя задача — сделать его живым. Почему дурачки? Потому что смешными для нас чаще всего становятся люди, которых мы воспринимаем как нелепых, как нам кажется, не похожих на нас. Самый распространенный случай смешного человека — это дурак. В нас самих повышается самооценка. Мы думаем, что мы не такие, редко узнаем себя. Моя задача — облечь дурака в плоть, сделать его узнаваемым. Потому что если мы не признаем его за живого, это будет неудачный номер, химера, несуществующий персонаж. Мои актерские мозги настроены на наблюдение. Когда общаюсь с людьми, они остаются во мне. Я не хожу с блокнотиком или айфоном — «А, вот дурак, дай его сфотографирую!» Они оседают неосознанно. Моя актерская жадность так устроена, что я коплю их в себе, и всё пригождается. Чужой жест, слово, ухмылка. Например, мой старинный монолог «Алло, Люся». Он родился из пластики не взрослого человека, а маленького моего племянника, который так поджимал плечо, когда стеснялся. Мне этот жест пригодился, чтобы прижимать воображаемую трубку. Вообще, детскость этого инфантильного персонажа вся перепала от малыша Рафика. Хотя речь шла о взрослом персонаже.

— Раньше Россия росла на «Аншлаге». Сегодня юмористических передач огромное количество. И не всегда в них есть качественный юмор. Имеют ли такие продукты право на существование?

— Все, что имеет успех, имеет право на существование. Для меня любой продукт, который поставлен на поток, будет «Аншлагом». А если говорить про сам «Аншлаг», он когда-то был программой, в которой было за честь сняться. Он был единственным после кончины «Вокруг смеха». Первые несколько лет были довольно успешными. «Скрип несмазанной телеги» пошел тогда, когда начался конвейер. И уж совсем стало тошно, когда каждый день шел «Аншлаг». Я это понял, когда уже ушел из этой передачи, 15 лет там не снимаюсь. Сейчас то же самое происходит с другими юмористическими проектами. Когда нас поманят, покажут раз-два, то это хорошо. А если на поток дается продукция, будто угля в вагон с верхом насыпано, это много. Очень страдает качество. Пускай люди смеются, в этом дурного нет. Но не должно быть всего много. Как Райкин когда-то говорил: «Должен быть какой-то дюфицит».

Андрей АГАФОНОВ