Мы представляем вашему вниманию эксклюзивное интервью, в котором с разных ракурсов можно увидеть депутата Госдумы Павла Крашенинникова, а также предлагаем взглянуть на работу Государственной Думы РФ со времени Б.Н. Ельцина от первоисточника.

— Павел Владимирович, хотелось бы задать вам первый вопрос как профессионалу, опытному депутату Государственной Думы. Что такое муниципальная и государственная власть?

— В советском союзе все было государственным. Частного ничего не было. Была, конечно, личная собственность, но она использовалась только для потребительского назначения. Чуть-чуть дальше — и все отнимали. Сейчас появилась частная и публичная собственность. Есть сама страна, которая, как известно, у нас имеет федеративное устройство. У этой страны на праве собственности есть какое-то имущество, она управляет этой собственностью и создает законы, чтобы люди жили нормально. Есть субъекты федерации, где есть своя власть. Тоже публичная. И она строит свои отношения с людьми в этом субъекте и отношения с Российской Федерацией. Ближе всего к народу муниципальная власть. Она занимается жизнью в городе, улицами, ЖКХ, устанавливает какие-то правила, старается организовать нашу жизнь. Слава богу, большую часть жизни мы, конечно, сами организовываем. Это — семья, дети, покупки и так далее. А вот правила игры устанавливает публичная власть.

— Публичная власть — это для меня какой-то новый термин.

— Публичная власть — это то, что объединяет государственную, региональную и муниципальную власти. У нас вообще все делится на публичное и частное. Публичное — это там, где власть. Частное — там, где власти нет, где мы с вами что-то решаем.

— Вы специалист в создании законов. Такие люди нужны государственному органу, это понятно. А почему в Госдуме так много актеров, режиссеров, спортсменов. Это необходимо?

— Во-первых, известные лица привлекают внимание. Но было бы хорошо, если б во власти было больше юристов, тех, кто знает, как писать законы. Хотим или не хотим, все-таки юристы делают правила. Я согласен по поводу удельного веса, не должно быть знаменитостей больше, чем людей, которые могут писать закон. Но здесь уж как получилось. Мы же с вами избиратели, и от нас с вами зависит, кого будет больше.

— Правда, что если бы объединились все оппозиционеры, то они могли бы принимать законы, свои законопроекты, без Единой России?

— Это невозможно, потому что нет у них большинства. По удельному весу «Единой России» чуть-чуть больше. Но они, кстати, иногда и проводят законопроекты. Законотворческий процесс — это не только сама Дума, это еще и Правительство, и президент. Нужно уметь просчитывать все последствия. Например, идет закон — он популистский, красивый, и, кажется, его надо принимать. А на деле через год становится только хуже. Вот об этом нужно думать. Знаете, я работал в исполнительной власти в конце 90-х, и у нас была ситуация, когда оппозиция больше, чем правящая партия. Я был тогда в комиссии по вето у Бориса Николаевича Ельцина, нам приносили законы, которые были приняты, и мы больше половины ветировали. Мы их не подписывали. И президенту предлагали не подписывать, а отклонять. Вот такая была патовая ситуация. Конкретный пример. Тогда не было материнского капитала. Правительство предлагало — давайте повысим размер детских пособий на 10%. Оппозиция говорит — вы что, давайте сразу в два раза повысим. Правительство говорит — да нет у нас таких возможностей. В первом чтении принимается на 10%, во втором повышение в два раза, в итоге денег нет, закон не подписывается. И шла вот такая ситуация. Дума принимала законы, президент не подписывал, бюджета не было, шел импичмент, к чему все это приводило, мы помним. Люди на рельсы ложились, дороги перекрывали.

— Нужна ли в таком случае Госдуме оппозиция??

— Я считаю, что оппозиция — это чрезвычайно важный инструмент демократии. И у любой оппозиции всегда есть зерна, над которыми можно работать, анализировать и можно принимать. Но когда идет борьба ветвей власти, и когда ситуация на грани революционной — это проблема большая. Уж кто-кто, а наша страна это проходила. Нужно в каждом конкретном случае смотреть. Есть такой термин, он раньше был теоретический, а сейчас даже в законе закреплен — «экстремизм». Вот когда оппозиция выходит через грань, которая называется экстремистская деятельность, это уже плохо. Это другая проблема. А когда предлагается какой-нибудь законопроект с целью попиариться, и он отклоняется, это нормально. Есть моменты, когда мы с ними договариваемся, где-то что-то в другом законе учтем. Или наоборот во втором чтении сильно поправим. Договороспособность должны проявлять и действующая власть, и оппозиция. Так будет лучшее. А если оппозиции не будет, партия власти сама превратится в авторитарный механизм и все этим закончится.

— Политика — это грязное дело?

— Есть моменты не очень приятные, но что делать? Я стараюсь в эти вещи не ввязываться. Моя политическая деятельность близка к юриспруденции. К примеру, конституционное законодательство — это ведь чистая политика. Или право собственности, кто, чем и как владеет. Просто политик должен иметь механизмы сдержек и противовесов, тогда можно работать без грязи и эксцессов.

— Какие законы были приняты по вашей инициативе или при вашем участии?

— Таких много. Есть два базовых закона — это конституция и гражданский кодекс. В гражданском кодексе прописаны базовые вещи нашей жизни, от рождения до смерти. Вот рождается человек — это гражданский кодекс. Умирает, и даже после того, как умер, — гражданский кодекс. Мы иногда этого даже не понимаем. Пришли в магазин, купили что-то — это договор купли-продажи. Поехали на своей машине, на чужой — это тоже регулируется гражданским кодексом. И он хорош тем, что это частное право. Власть не вмешивается в наши дела. Она это делает только тогда, когда что-то пошло не так. Корпорации, юридические лица, возмещение ущерба, наследственное право, международное частное право, интеллектуальная собственность — гражданский кодекс. Это самый огромный документ, который регулирует всю нашу жизнь. К нему я имел непосредственное отношение, еще в середине 90-х мы его готовили, а сейчас у нас идет модернизация. Последние наши законы связаны с наследованием. Есть такая тенденция, что у нас много законопроектов, которые запрещают что-то. Мы как раз расширяем возможности. В данном случае, распоряжения имуществом на случай смерти. Психология такая, что если у родственников, у бабушки спросят «Ты написала завещание?», то она скажет: «Ты моей смерти хочешь?» У нас не принято писать завещание. Может, когда-то к этому придем. Так вот, мы расширяем рамки — что и как можно завещать, кому, даем возможности завещать без налогов, близким передавать по наследству. Есть проекты по поводу совместной собственности. Есть закон, связанный с гаражами и гаражными объединениями. Там мы прописали, что такое гараж, что такое стоянка, машиноместо, какие права есть на дороги, как собирать собрания, чтобы не было преимущественной покупки у других. С 2017 года будет новый закон по поводу государственной регистрации недвижимости.

— На данный момент чем-то глобальным в плане законотворчества вы занимаетесь?

— У нас совсем недавно произошло объединение двух верхних судов — высшего арбитражного и верховного. Одна судебная система жила по арбитражно-процессуальному кодексу, а вторая по гражданско-процессуальному кодексу. Поскольку наверху произошло объединение, то возник вопрос об объединении двух кодексов. И мне поручено эту глобальную работу сделать. Сейчас мы готовим единый гражданско-процессуальный кодекс. Абсолютно все процедуры мы прописываем, от мирового суда и выше. Это будет огромный закон. Слава богу, нас никто не торопит, я думаю мы до конца года его сделаем. Это большая тема. Я думаю, после гражданского кодекса вторая по значимости. Мы предлагаем упростить процедуры подачи заявлений, чтобы сроки не большие были, и эти проблемы, которые сейчас есть с апиляцией, надзором, их тоже решим. 

— Я вижу, что вы юридический фанат, и вам очень это нравится. Но начинали-то совсем не с этого. Вы оканчивали строительный техникум. Как так получилось, что из строителей в юристы пошли?

— Просто взрослей стал. Были определенные несправедливости, которые я видел. И меня стало интересовать, как все это решается. Поспела служба в армии. Я трудился на автокране. И были промежутки, когда сидел в машине, где валялись всякие книжки. Надо сказать, читал всегда, чуть ли не с рождения. Я прочитал все библиотеки. И вот заинтересовался, как регулируется наша жизнь. Решил, что надо поступать на юридический. Я приехал в Магнитогорск после дембеля и через три дня поехал поступать в Свердловский юридический институт. Многие называют мою работу занудной. Одно дело, что мы видим по телевизору. Кто-то там подрался, гадостей наговорил. Журналисты такое любят. А самое тяжелое — сидеть, выписывать сначала норму, концепцию, структуру, подструктуру статьи. Это муторная работа. Часто люди говорят, вот я не могу заявление в ЖЭК написать, а вы тут пишете законы! Ну, каждому свое.

— Значит, есть красота в юриспруденции?

— Когда что-то получается, есть удовлетворение. Законотворческий процесс — это всегда компромисс. Вот у меня был один пример. По гробовым, по наследованию. Я внес закон — увеличить гробовые деньги. Это деньги, которые выдаются из наследственной массы на похороны. Там первая часть была об увеличении гробовых от 40 до 100 тысяч, а вторая — упорядочить наследование телеграфных переводов. По телеграфным переводам Министерство связи встало насмерть и все. Не пускают. А вместе с этим не пускают горобовые. В итоге договорились, что гробовые сейчас пропустим, а телеграфные может быть в следующий раз. Пустили, президент подписал, это вступило в силу. Сейчас 100 тысяч можно получить.

— А еще происходили ли такие ситуации, когда что-то резко менялось?

— Конечно. Я играл в рок-группе на ударных. И после армии меня приглашали играть. Но я сказал: «Нет, поеду учиться на юриста». У меня и сейчас хорошая барабанная установка стоит на даче, где я никому не мешаю. Разве что родным и собаке. Балуюсь до сих пор, нервы успокаиваю. Я полтора года вел передачу на канале «Закон ТВ», два года на радио. Есть у меня еще хобби — книги пишу. Релиз был в сентябре, книга называется «12 апостолов права». Могу гордиться тем, что за 4 месяца ее тираж составил где-то 8 тысяч. Сейчас взял амбициозную вещь, которую никто еще не писал. Хочу написать об истории права, начиная с шумеров, с Египта, и дойти до 19 века. Я спокойно об этом говорю, потому что две книги уже написаны, но не опубликованы.

— Смешные законопроекты в вашей жизни были?

— Навалом. В 1993 году был начальником управления по законодательству. И у меня был шкаф, в который я начал собирать смешные законы. Через месяц все оттуда выбросил, потому что места не хватало. Например? Про пчел — преследование чужого пчелиного роя на своей территории, умышленное истребление грибов, или какие носки можно носить, а какие нельзя. И сейчас в действующем законодательстве смешные законы можно найти. Есть, например, закон о дачных и садовых кооперативах. Там написано, что объекты общего пользования — это совместная собственность. Это смешно. Почему? Совместная собственность может быть только у супругов. И прежде чем выйти из этой совместной собственности, нужно ее разделить. Их там всех поженили, получается. Знаете, таких очень много. Особенно в предвыборной борьбе очень много странных законов вносят, чтобы привлечь к себе внимание.

— Есть закон, которым вы гордитесь?

— Я горжусь гражданским кодексом и совокупностью законодательных актов, связанных с передачей тюрем из ведения МВД в ведение Министерства юстиций. Мы разделили этот конфликт интересов, когда оперативная и следственная работа исполняется тем же ведомством, что и исполнение наказаний. Поэтому в 1999 году мы отказались от наследия 30-х. Это было очень тяжело, нам говорили, что начнутся бунты, побеги. Мы все сделали так, что ничего не произошло. Мы наоборот много актов и запретов отменили. Деньги, которые выделяют на заключенных, должны доходить до них, а не вороваться. В то время, когда я принимал закон, в сутки на заключенного выделялось 67 копеек. Это на все —  на еду, на содержание, на белье. Потом мы все это увеличили не за счет населения, а просто не дали растаскать эти деньги. У нас там были охранники  из числа срочников. Мы отказались от них. Нам в Министерстве обороны говорили, что все удорожает. Заменили на профессионалов, и в деньгах даже выиграли.

— Чем обусловлено то, что в разные годы вы избирались от разных областей?

— Разные были истории. В Челябинской области я избирался, когда еще были выборы одномандатные. Потом, когда перешли на списочные, мне предложил один из руководителей государства по Башкирии идти, потому что там будут изменения и нужно придать стабильности региону. В том числе в системе права. Два раза по Башкирии избирался. Я там, кстати, был позавчера. Я не просто их бросил и сказал «до свидания». Я их собрал, все объяснил. Сказал, что по тем проектам, которые есть, я буду продолжать помогать. Сейчас судьба распорядилась так, что долги надо отдавать Свердловской области, где я родился, учился, где у меня друзья. Партия приняла такое решение, вместе со мной. Мне не просто сказали — иди. Меня сюда позвали.

— Такое движение по областям вам позволяет видеть масштабы государства.

— Да. Ну и что Челябинск, что Башкирия — это все равно Урал. Я с удовольствием поработаю, объединив всех, опыт свой и своих коллег. Здесь одна из лучших юридических школ. Защищать интересы Урала — это здорово.

— Ассоциация юристов — это ваше детище?

— В какой-то мере мое. У нас, как и во многих отраслях, было много разных организаций. Вот, например, были Союз юристов России и Российский союз юристов. Не разобраться. Потом с трудом договорились объединиться. Первый билет выдали Владимиру Владимировичу Путину. А председателем попечительского совета стал и остается до сих пор Дмитрий Анатольевич Медведев. Я возглавляю эту организацию. Сопредседателями являются Сергей Владимирович Степашин, Виктор Владимирович Блажеев и наш земляк Евгений Федорович Яковлев. Юристы — это совершенно разные люди. Есть профессии, которые противоположные, но при этом они считаются юристами. Есть прокурор, есть адвокат, есть обвинитель, есть защитник. Есть в корпорациях юристы, есть нотариусы и так далее. У нас много общего. Это «много» называется «право». Многие говорят, что наконец-то есть единая организация, где можно обсудить правовые вопросы, с разных точек зрения посмотреть на одну и ту же проблему.

— Как вам удалось за 17 лет не стать скандальным депутатом?

— Не подсказали, наверное. (смеется) Знаете, у меня много историй. Был такой вице-премьер Альфред Кох, может, кто-то помнит. Он госимуществом занимался. Приходит и говорит, мол, надо завизировать указ президента о том, чтобы вот такую-то приватизацию провести. Я говорю: «Я не могу, это противоречит всему». Он говорит: «Пиши, что хочешь». Вот я и пишу на бланке, на красном, где должна быть подпись президента: «Против, потому что противоречит конституции». Указываю статью конституции и расписываюсь. На следующий день выходит этот указ. Был у нас такой министр Валентин Алексеевич Ковалев. Он получил в итоге срок. Пускай условный, но получил. И он мне тоже говорит: «Надо это завизировать». Я объясняю, что не могу, списываю в архив. Пишу основание: «считаю невозможным выход такого-то акта в виду того-то, и что будут проблемы с уголовным кодексом». Через некоторое время приходит ко мне следователь и говорит: «Вы что, знали, что он сядет?» Я говорю: «Вы не поверите, знал!» Этот акт в итоге подписал совершенно другой начальник управления, совершенно не профильного. Думаю, просто деньги воровали. Я это написал скорее для очистки совести и списал все в архив. Эти вещи видны, они рано или поздно всплывут. Если кто-то тырит, то себе могилу роет. И не только себе, но и детям, внукам, эти пятна навсегда остаются. А в остальном... Подраться в Думе не довелось. Может, еще все впереди. (смеется) Вообще, если занимаешься делом, отвлекаться на скандалы некогда. Есть дело, семья, хобби. Такой вот рецепт.

— Многие знают вас, как политика, но не как мужа, отца и дедушку. Расскажите немного о своей семье.

— У меня сын, дочь, жена, два внука.... (задумался) Мне вот все говорят, что в 50 лет будешь другим человеком. Родился внук, мы все очень радовались, а я подумал: «Когда же уже почувствую?» В итоге через два месяца только почувствовал, что теперь я дед, другой человек. К сожалению, не очень много времени бывает, чтоб видеться с детьми и внуками. Времени мало, надо этим дорожить. Мы же все вышли в этот мир на некоторое время и скоро уйдем. Надо его с умом тратить.

Андрей АГАФОНОВ, Анатолий ОРЕШКОВ