Представьте себе, что вы оказались на дрейфующей льдине в Северном Ледовитом океане. До ближайшего населенного пункта — несколько тысяч километров. Вас всего 16 человек, и вы будете жить целый год во льдах, которые в любой момент могут треснуть и окунуть вас в черную пучину океана. Страшно? А вот ревдинец Сергей Черняев уверяет — это интересно. Неделю назад он вернулся уже из второй годовой экспедиции на Северный полюс. Насколько суров север, какие сюрпризы преподносит природа и как важно изучение Арктики — в нашем эксклюзивном интервью.

Туризм как компас судьбы

Сергей Викторович родился в Краснодарском крае. Именно там прошло его детство. С будущей профессией особо не гадал — пошел по стопам отца-железнодорожника и после школы поступил в Ростовский институт инженеров железнодорожного транспорта. Сегодня это университет путей сообщения. Окончил механический факультет «Тепловозы и тепловозное хозяйство». Дело стало за распределением. И большую роль в выборе города сыграла именно любовь к приключениям. Это был 1975 год.

— Был раньше такой журнал — «Турист». Он, может, и сейчас еще издается. Не подумайте, этот журнал не про Египет там какой-нибудь. А про самодеятельный туризм. Так вот, в нем часто писали о каменск-уральских туристах. А мне очень нравились походы, альпинизм и все, что с этим связано. Поэтому мой выбор пал на Каменск-Уральский. Устроился в депо технологом, уже позже стал мастером по ремонту тепловозов. К тому времени была семья и мы, как и многие другие, испытывали сложности с жильем. Как раз началось строительство решето-арамильской магистрали в обход Свердловска. Специально для железнодорожников там начали возводить поселок. Ну, мне начальник депо предложил ехать туда работать. Заодно, мол, и квартиру получишь. Так все и вышло. На строящемся депо я курировал строительный процесс и потом вводил его в эксплуатацию. Там же построили первую пятиэтажку прямо посреди леса, где нам выделили трехкомнатную квартиру.

Сергей Викторович помимо работы занимался любимым делом — туризмом. Вместе с тем, в области начали возникать кооперативчики, занимающиеся высотными работами. На Урале зарождался промышленный альпинизм. Туристические навыки Сергея были как раз кстати. Друзья будущего полярника в Ревде открыли кооператив «Высотник» и стали переманивать сюда. Дескать, дочку нужно учить в хорошей школе, не в деревенской. Где учить? Конечно, в Ревде. И здесь же работать. В общем, кооператив сделал все, чтобы Черняев переехал в наш город.

Первый шаг к Северу

Стоит отметить, что мысли о смене работы Сергея Викторовича навещали еще в Каменск-Уральском.

— Я много ходил в горы, читал книги про освоение полюсов. И у меня было желание закончить свою деятельность на железной дороге. Думал — вот год отработаю, в отпуск схожу, второй, третий, десятый, потом на пенсию и в «ящик». Вся жизнь впереди просматривается. Грустно. Хотелось чего-нибудь «остренького». И я решил попасть на север. Написал письмо в Институт Арктики и Антарктики в Санкт-Петербурге. Тогда еще не было интернета, в конвертик положил и отправил письмо. Честно, написал, чтобы перестать мечтать о севере. А тут приходит ответ! Я был в шоке! До сих пор храню его, как реликвию. Ответ был примерно такой — «кандидаты в экспедицию набираются в марте-апреле и окончательный вывод комиссия может сделать только при очном собеседовании».

— Чувствую, это было сигналом к действию?

— Конечно! Надо было ехать! Билет купил и поехал в Ленинград. Там нашел этот институт, пришел в отдел кадров. Меня принял Владимир Шевяков. Побеседовали, и он мне говорит, что я не подхожу. Им нужны механики, которые досконально знают спецтехнику. И таковых набирали прямо на предприятиях, где эта техника делалась. Эти люди тягачи закрытыми глазами собирали. В общем, мне дали понять, что нужно заниматься своим делом и работать по профессии. Дескать, тебе почти 30 лет и что-то менять в жизни уже поздно. Ну, я и успокоился.

«В Арктику»

Приехав в Ревду, Сергей устроился в «Высотник», который позже стал известен как «ВЫСО». Работа была не рутинная, постоянно проекты, командировки, в том числе, и зарубежные. В общем, приключений хватало. Пока «ВЫСО» не стало идти к своему закрытию.

— Это было в 2010 году. Работы особо уже не было. И вдруг по телевизору я увидел сюжет, что на дрейфующую станцию СП-37 в Арктике прилетали какие-то представители правительства. Идет репортаж, экскурсия, показывают помещение дизель-электростанции. Внутри сидит мужичок, такой, как и я, небритый, в замасленной фуфаечке. Я подумал: «Неужели хуже него буду смотреться?» Тогда снова сел писать письмо в Институт Арктики. На этот раз через интернет. Заполнил форму резюме, еще кое-что от себя дописал, и отправил. Через некоторое время звонок из Питера, из Высокоширотной арктической экспедиции. Говорят, давайте попробуем. Я сразу пошел к своему начальнику Владимиру Шумакову и заявил — «увольняюсь». Он, конечно, не обрадовался, спросил: «А куда уходишь?» Думал, что к конкурентам. Я честно сказал: «В Арктику». Он за меня искренне порадовался, потому что и сам путешествия любит. Короче, благословил, выдал полный расчет и проводы закатил.

Льдина для СП-38

— Я попал на дрейфующую станцию СП-38. И она по-своему уникальная. Дело в том, что станцию СП-37 разломало, а состав экспедиции пришлось экстренно эвакуировать. Потому 38-й как бы и не намечалось. За миссию вступился депутат Госдумы Артур Чилингаров. Он доказал правительству страны, что такие экспедиции важны, что нужно продолжать освоение Арктики. Одобрение вроде дали, но приказ и финансирование пришло только через некоторое время. Станцию стали организовывать поздно. День становился короче, зима была близко. Все закупки сделали в короткие сроки, и в экспедицию мы вышли примерно 10 октября.

— Вы шли к какой-то определенной льдине? Как вообще происходит выбор места для станции?

— Для организации станции нужна прочная льдина, многолетняя. Большой кусок пакового льда. Примерно, 3 на 4 километра. Еще и в нужном месте. Смотрите (Сергей Викторович достал большую карту Российской Федерации, и дальше разговор стал немного похож на урок географии). Мы вышли из Мурманска на атомном ледоколе «Россия». Вот Баренцево море. Оно практически не замерзает за счет теплого течения Гольфстрим. Дальше Карское море, тут тоже не особо холодно. А вот потом все промерзает. В районе Восточно-Сибирского моря большая полынья. Так что мы останавливаемся в Чукотском море. Основной дрейф арктических льдов идет с востока на запад через Берингов пролив. Поэтому высаживают дрейфующую станцию в восточном секторе. Желательно, ближе к берегу. Вот здесь, 180 меридиан, возле острова Врангеля.

— А в чем опасность ошибки?

— Совсем близко к берегу льды тонкие. Близко к полюсу — крепкие, но за счет течения можно оказаться в западном секторе Арктики, где идет активный слом льдов и выброс в пролив Фрама. Из-за такого быстрого дрейфа рискуем не дотянуть и до весны, и нас надо будет спасать. Поэтому место ищут восточнее и прочнее.

— Так как его все-таки ищут?

— За льдами идет наблюдение со спутников, выбираются льдины, где поля прочные. Намечают возможные точки высадки. Когда у начальников сомнений не останется, дают команду к высадке. А вообще, практически все станции ходят примерно по одному маршруту. Только две или три выбрасывало на середину полюса.

Состав экспедиции

— Учитывая поздний выход, как удалось оперативно собрать станцию?

— Обычно на ледоколе запрещена какая-либо деятельность, потому что это объект атомной опасности. А так как мы приходили на место очень поздно, нам нужно было сделать щитовые домики и подготовиться. С нами пошел Артур Чилингаров, чтобы улаживать подобные вопросы. Поэтому было разрешено делать все. И 10 суток, пока шли до Чукотского моря, занимались сборкой домиков на всех палубах, доводили до ума. Когда выгружались, уже больше десятка домиков было собрано.

— Значит, станция располагается на дрейфующей в зоне Северного Ледовитого океана льдине. Грубо говоря, на широком куске льда. И чем же экспедиция там должна заниматься?

— В экспедиции участвуют ученые разных специальностей, и у каждого своя программа. Например, обязательно едут метеорологи. Они не столько ученые, сколько практики, которые выдают свои наблюдения, попадающие во Всемирный центр метеорологии в Женеве. На основе данных формируются прогнозы, которыми мы с вами пользуемся. Метеостанциями покрыта вся поверхность земного шара, а это — труднодоступная зона, хотя интересная. Не зря Арктику называют «кухней погоды». Большинство циклонов формируется именно в арктической зоне. Эта информация очень ценная. Метеорологи предают данные во Всемирный центр четыре раза в сутки, по гринвичскому времени. Также с нами едет аэролог — специалист, который занимается атмосферой от 5000 метров и выше, примерно до 30 километров. Океанолог занимается изучением водной среды. Гидрограф промеряет глубину моря. Сейсмологи изучают состояние льда. Ледоисследователи исследуют океанический лед. Раньше в экспедициях участвовали астрономы и геофизики, которые фиксируют данные по магнитным полям Земли.

— В итоге, сколько вас на дрейфующей станции?

— 16 человек. Это оптимальный состав. Помимо ученых, у нас был еще радист, повар, врач, начальник станции, механики, которые обеспечивали станцию электричеством, техникой и следили, чтобы все работало. Я был механиком, начальником дизельной электростанции.

«Первые месяцы ходили как зомби»

— После высадки станцию нужно обустроить. В каких условиях вы жили?

— Жили в ПДКО — полярные дома Канаки-Овчинникова. Он собирается из панелей. Наружная часть из бакелитовой фанеры, внутренняя — из простой. Между ними пенопласт и утеплитель. Каждая панель высотой два метра и шириной полтора. Четыре панели ставится в длину домика, две — в ширину. Есть панели для крыши и основания, сам домик ставится на сани, чтобы его можно было быстро транспортировать в случае трещины. Модель довольно примитивная, но теплая. По задумке, собрать ПДКО можно за час, но на деле нужны целые сутки. Где-то деталь потеряется, где-то не подойдет, где-то только с Божьей матерью собирается. Домик рассчитан на двух человек. Внутри собираются нары из досок, лавочки, стол. Делается электропроводка, лампочки, розетки.

— Домики на станции расставляются по какому-то принципу?

— Нет. Главное — не рядом друг с другом. Это большая нагрузка на лед, будет прогиб. А в случае пожара все разом сгорит. Поэтому дома ставятся в беспорядке. Также на станции ставится кают-компания — камбуз, из этих же панелей, но в несколько раз шире. В кают-компании все собираются, кушают, в камбузе готовят пищу, тут же склад продуктов. Конечно, строится и много технических помещений.

— С какого момента считается, что началась миссия экспедиции?

— С момента отправки первого «сина». Это синоптическая справка от метеорологов. Как только отправили, считается открытой. Отправляем «син», празднуем, и начинается новая жизнь. Первые два месяца очень напряженные. Все строят, доделывают свои домики. Особенно достается механикам. Мы два месяца как зомби ходим. Иногда я просто физически не успевал все делать. Ладно хоть мужики начинали помогать.

— Есть какой-то распорядок дня?

— Конечно. Завтрак, обед, ужин — все по расписанию. Работы полно. Много и общих дел. Например, снега в баню напилить, склад перетащить, спасать что-то, если трещина пойдет, восстановить после урагана. Тут уже все вместе работают. В свободное время проходят научно-популярные семинары, каждый про свою деятельность рассказывает, презентации делает. Бывает, вместе смотрим фильмы, а потом их обсуждаем. У нас была библиотека, книги читали, журналы.

— А как дела обстояли с провизией?

— Еды у нас было на год. Все, что можно заморозить, заморожено. Мясо, рыба, вареная колбаса, сосиски. Консервы, крупы всевозможные, сахар, кофе, чай, даже спиртным обеспечены. Тогда это еще было разрешено. По две банки пива в неделю полагалось, в баню. Дефицит был только со скоропортящимися продуктами. Не было сметаны, молока, например.

Аэропорт на льдине

— Приходилось выходить за пределы станции?

— Если только недалеко. Была у нас, кстати, такая эпопея. Иногда на дрейфующую станцию летом прилетают сезонники — около 10 ученых. Чтобы прилететь, нужен аэродром — взлетно-посадочная полоса. Для этого надо найти ровное место, без торосов и трещин, почистить его от снега. Это участок примерно 1200 метров в длину и 700 метров в ширину. Чтобы можно было принять АН-72 или АН-74. Вот мы с февраля начали искать такое место. Нашли. У нас было два трактора, из них — один бульдозер. Отрядили туда одного механика. Он сутками снег разгребал! Это же огромная площадь, а захват трактора всего полтора метра. Сделали практически половину, и вдруг пошла трещина. Нашу полосу разорвало напополам. Начали искать второе место, было уже начало апреля. Нашли, стали грести, сделали больше половины. Помните было землетрясение в Японии, в Фукусиме? Вот на следующий день до нас дошла волна, и полосу не просто порвало, ее, как одеяло, встряхнуло. Утром пришли — а там все в хлам, в трещинах. Начали искать третье место. Его делали, упирались, и все-таки сделали.

— А не поздно было?

— Мы понимали, что нужно уже сказать — лететь или не лететь. Иначе смысла бы не было. Посоветовались с летчиками, говорим — у нас есть 800 метров только. Они решили сесть. Когда были на подлете, мы им дали точные координаты начала и конца полосы. Обычно, когда летчики садятся на дрейфующую станцию, они делают круг над льдиной, чтобы приглядеться. А эти сходу зашли и очень красиво сели. Правда, после посадки самолет водить по льду начало, поднялся столб снега. Мы уж подумали все, слетели с льдины. А нет, все хорошо. Полосу эту, кстати, тоже порвало. Но в самом начале. Самолет долго стоять на льдине не может — вдруг трещина пойдет, тогда его только под воду пускать. Поэтому они даже двигатель не выключали. Быстренько выгрузили и улетели.

Правда о Севере

— Задам наивный вопрос — полярная ночь-то была?

— Если тут нет полярной ночи, то где же она тогда есть? Солнце заходит в ноябре и до конца февраля — ночь. Потом солнце начинает появляться. В полярных областях солнце же идет вдоль горизонта. Оно скользит по нему. В конце февраля на горизонте просто заря появляется. И с каждым днем небо светлей становится. Потом солнышко, краешек появляется. Чем дальше дни, тем солнце выше. И летом по кругу кружится. Там постоянно день.

— Что лучше — полярная ночь или полярный день?

— Мне в темноте было лучше. Где нужно чтобы было светло, там светло — есть же освещение. Зато звезды красивые. Когда небо чистое, всегда северное сияние. Под таким шатром живешь, словно лампочки горят. А летом часто туманы, сумрачная погода, весь горизонт белый, пустыня бескрайняя... Аж волком выть хочется.

— Лето чем-то отличается от зимы?

— Летом бывают и плюсовые температуры, градусов 5-6. Иногда даже загорать можно. Мы же загораем не от тепла, а от солнечной радиации. А зимой бывает 20-30 градусов ниже нуля. Вот многие говорят, что в Арктике минус 60. Это неправда. У нас ниже 35 градусов температура не опускалась. Но ветра тут очень сильные. И практически постоянно. При ветре мороз гораздо жестче.

— Ну и не могу не спросить о белых медведях. Ходят?

— Ходят. Это же их среда обитания. Но они живут ближе к островам. Мы дрейфовали далеко в океане, там их поменьше. У них же пищевая цепочка как устроена — летом появляется открытая вода, размножается планктон. За планктоном идет рыба, за рыбой — нерпа, за нерпой — мишки. Поэтому в летнее время медведи идут к полюсу. А зимой стараются ближе к берегам уходить. Не все, кстати, ложатся в спячку. Медведицы в берлогах, а медведи бродят круглый год. Мы вот когда первый день высаживались, к нам мишки пришли, начали бочки обнюхивать. Их собаки прогнали. Зимой косолапые не приходили. А вот во второй экспедиции медведи нам проходу не давали! Моя вторая годовая экспедиция была на остров Большевик, мыс Баранова...

Продолжение следует.

Встречи с медведями, заброшенные станции, любопытная нерпа, лохматые герои и многое другое — в следующем номере.

Андрей АГАФОНОВ