В прошлом номере газеты (№43) мы начали рассказ о полярной экспедиции, в которую пять лет назад отправился ревдинец Сергей Черняев. Год он провел на дрейфующей льдине, работая механиком, справляясь со всеми трудностями жизни в Арктике. Но две недели назад Сергей Викторович вернулся из своей второй экспедиции. На этот раз — с мыса Баранова в море Лаптевых. Продолжаем эксклюзивное интервью с Сергеем Черняевым о неизведанных Северных землях нашей страны.

— После СП-40 было принято решение, что больше дрейфующих станций в Северно-Ледовитом океане не будет. Вообще, подобные экспедиции — это изобретение российское, которое впервые опробовали в СССР. Также пробовали плавать американцы, китайцы, но быстро прекратили опыты, потом что СП — это дорого и опасно. Потому дрейфовала в океане в последние годы только Россия. Теперь программу прикрыли и у нас. Сейчас, если честно, и льда стало меньше, чтобы на нем станции можно было размещать. Получается, после нас было еще две экспедиции — и все.

— И как? И куда?

— Имущество СП-40 выгрузили на острове Большевик, который располагается в Архипелаге Северная земля. Здесь еще с 80-х годов на мысе Баранова находилась метеостанция с расширенной инфраструктурой. Ее расконсервировали в 2013 году. Она стала потихоньку расширяться, и теперь тут функционирует научно-исследовательская база. По сути, выполняется практически тот же комплекс работ, что и на СП. Правда, немного больше. Зимовочный состав тоже 16 человек. А вот летом приезжает много сезонников, состав станции бывает пополняется до 30 человек. Приезжают микробиологи, ледоисследователи, гляциологи (изучают лед в ледниках, в горах).

«Приходилось заниматься странными вещами»

Итак, остров Большевик. Чтобы вы понимали, где он находится, лучше всего глянуть на карту. Полуостров Таймыр, самая его северная часть — мыс Челюскин. Далее пролив Бориса Вилькицкого и начинается остров Большевик. Справа остается море Лаптевых. Слева — пролив Шокальского и остров Октябрьской Революции. Большевик — кусок каменной глыбы примерно 180 километров в длину и 100 километров в ширину. Летом здесь изредка работают геологи. На юге острова пашет маленькая золотодобывающая артель. На самом севере — научно-исследовательский центр. В остальном это огромное безжизненное пространство. Промерзшие реки, озера, горы и нетронутые никем ледники. Ну и белые мишки. Именно сюда в 2015 году отправился герой нашего интервью Сергей Черняев.

— Вы сами подали заявку на экспедицию или вас пригласили?

— Ну, конечно, пригласили. Как же сам-то туда войду? Я обозначился, намекнул, мол, что живой, хочу поехать. Сказали — раз хочешь, то собирайся. Честно, в тот момент все это сильно попахивало авантюрой. До этого работал на НСММЗ. Была хорошая работа, адекватная зарплата. И я разрывался напополам. С одной стороны — хотелось на севере побывать, с другой — работу же бросаю. Меня в 59 лет уже никуда и не берут после экспедиции. А туда взяли. В таких экспедициях, кстати, очень мало молодежи. Практически всем под 50 лет и больше.

— Есть разница между экспедицией на СП и на мыс Баранова?

— Конечно. Экспедиция СП происходит на дрейфующем льду. Ты живешь в домике, а под тобою 2-3 километра океана. На мысе под тобой грунт. Не земля, конечно, камень, но все-таки твердая поверхность. Отличает еще и ряд работ, которых на мысе нет. На СП надо было постоянно домики поднимать. Под ними же лед подтаивает, они перекашиваются, трещины возникают, нужно постоянно перетаскивать. Но и здесь работы немало. Вот нас было пять механиков. Я заведовал дизель-генераторами и электрохозяйством. Был у нас начальник механической службы, который всеми руководил. Был чистый механик-универсал. Он отличный крановщик и водитель любой техники. Еще один механик — ремонтник. Третий приезжал на полгода — он готовил взлетно-посадочную полосу. Несмотря на то, что у каждого механика своя специфика, мы работали как один коллектив и решали задачи в порядке их поступления.

— Я так понимаю, техники здесь было в разы больше?

— Да, с советских времен на станции остались военные тягачи, такие большие, брутальные, как танки. Два трактора мы привезли с СП. Привезли вездеход «Кержак» — такая газель с большими колесами. А также — новый «Кировец», аэролодку, виброкаток для укладки взлетно-посадочной полосы, автокран «Челябинец», разную технику — мотопилы, мотобуры, насосы, маленькие электростанции, лебедки. В общем, всего было много и это нужно было обслуживать. У ученых руки и голова работают немного по-другому. Им ничего в руки давать нельзя, все горит и ломается. Бывало, приходилось очень странными делами заниматься. Например, изучить самому устройство дефибриллятора, а потому научить доктора с ним обращаться. Наш доктор — классный мужик и специалист, но вот с технической стороны у него мозги не работают. А дефибриллятор же может снимать кардиограмму, измерять пульс и многое другое, разряд — это уже его крайняя функция. Потому грех им не пользоваться.

Медведи на станции

— Мы с вами уже говорили, что медведи бегают в основном ближе к берегу. Значит, на мысе Баранова и на острове Большевик их было предостаточно. Как справлялись?

— Вообще, есть инструкции по поведению с медведем. Белый медведь — это дикий зверь, коварный хищник. Появляется тогда, когда ты его совсем не ждешь, в самый неподходящий момент. Даже на территории станции — пошел за угол и нос к носу с ним встречаешься. Поэтому нельзя одному уходить со станции, минимум вдвоем. Всегда ружье с собой. Приближаться нельзя. Медведь на людей сам не бросается и тоже старается уходить. А вот если голодный, то вполне может напасть. Особенно, когда ты начинаешь убегать от него. У медведя в инстинкте заложено гоняться за добычей. Если кто-то убегает, значит — догнать и съесть. Надо встать, орать, шуметь, чем-то тарахтеть. Тогда у медведя ступор начинается, он не понимает, почему на него ругаются, почему от него никто не бежит. Еще рекомендуют бросить в него шапку или варежку. Он на нее отвлекается, и можно несколько секунд выиграть. В общем, много рекомендаций. Медведицы опасны, когда они защищают медвежат. Обычно их собаки облаивают и отгоняют от тебя и от станции. Но медвежата бегают медленнее. И если их гонят собаки, а медвежонок опаздывает, медведица разворачивается и начинает отгонять, лапой махать. Очень опасно, когда ты между ними оказываешься. В таком случае медведица 100 процентов на человека нападет.

— И как часто приходится сталкиваться с дикими животными?

— Когда по острову выезжаешь, каждый день встречаешь медведей, бывает и не по разу. Они же ведь еще идут на запах. Вот, к примеру, мы кормим собак. И то, что они не доели может почувствовать мишка. Бывали случаи, когда утром идешь на камбуз на завтрак, а там уже медведи завтракают. Собаки их заметят, окружат, прижмут к стенке. Получается, медведь не может выйти, собаки его не пропускают. Могут сутками стоять, лаять до хрипоты, потом устанут, лягут, но будут продолжать огрызаться. А мы просто так не можем мишку выгнать, и собак от него не оторвать. Тогда заводим погрузчик и на нем едем разгонять всех.

Нерпа Прасковья из Подольдовья

— Много собак вас охраняло?

— Да, семь собак. Не только хаски, в основном помеси. Например, Дик — заслуженный пес. У него один глаз коричневый, а другой белый. Он был на СП-37, потом его выгрузили на метеостанции и мы его подобрали. Он остался еще на СП-39 и 40. Потом перевезли сюда. Когда я приехал, он меня узнал. Очень умный пес. Все понимает, что ему говорят. Скажешь: «Дик, медведь». Он сразу бросается первым. Ему, правда, в этот раз досталось сильно. Медведь когтем зацепил, хватанул за шкуру, целый клок выдрал вместе с шерстью и кожей. До мяса продрал, аж ребра видно было. Ну мы приклеили ему все, примотали, неделю отлеживался. Как на собаке зажило. Дик живет всегда на улице, никогда без разрешения ни в один домик не войдет.

— Слышал, что у вас там помимо собак еще одно животное завелось — нерпа.

— Да. Нерпы — очень осторожные животные и близко к себе обычно не подпускают. Она летом прогрызает дырку или ищет трещину во льду. Обитает рядом с ней. Долго под водой плавать не может — минут 10-15. Потом отдыхает на льду, но так, чтобы быстро нырнуть можно было в случае опасности. У нас между островами Большевик и Октябрьской Революции был пролив Шокальского. Он шириной 40 километров. Километрах в трех от берега был океанологический пост. Там домик, внутри лунка метр на метр, лебедка, столик, освещение, бензиновый агрегат, печка. Океанологи опускают в эту лунку зонд, потом вытаскивают и данные на ноутбук скидывают. А чтобы лунка сильно не замерзала, мы ее фанерой накрывали. Конечно, за сутки там нарастает лед сантиметров пять. И вот мы как-то раз фанеру поднимаем, а там лед как будто кто-то изнутри пробил. Так каждый день. В очередной раз приезжаем, лунку чистим, смотрим — нерпа мелькнула. А потом вообще стала выныривать. Видать облюбовала район для охоты, а единственное место, где можно воздухом подышать, наша лунка. Дошло до того, что мы стали ее чесать как кошку за мордочку. А океанологи ей имя дали — Прасковья.

«Будто мы на Луне»

— Насколько я понимаю, остров Большевик и мыс Баранова интересны не только с точки зрения океана и дикой природы, но и географии...

— Кстати, там очень обманчивое расстояние. Вот если ты стоишь на берегу и смотришь на остров Октябрьской Революции, то кажется, что до него около пяти километров. А на самом деле — сорок. Как раз напротив нас был Университетский ледник — один из самых больших. Это некое место рождения айсбергов, потому что ледник постоянно сползает в море. Так вот, образуются айсберги и расплываются по всему проливу. Зимой он замерзает, поверхность более менее ровная, и айсберги тут и там вмерзают в лед. Получается какая-то нереальная картина, будто ты на Луне. Нигде такого больше не увидеть.

— То есть в проливе Шокальского нет постоянно открытой воды?

— Раньше, говорят, этот пролив вообще не вскрывался. Только последние несколько лет. У нас он открылся в июле. В мае, когда смотришь на север, появляется водяное небо. Над открытой водой небо окрашивается в темно-серый цвет. Представьте себе небо над городом. Оно в ночное время освещается. Здесь примерно то же самое. Везде белый снег, а вода темная. Поэтому и небо становится темнее.

— И как понять — можно ехать по льду или нет?

— Мы ежедневно получали космические снимки по состоянию льда. Вот какой парадокс. Бывает, что в июле стоит плюсовая температура, а в проливе лед и мы по нему катаемся. А в сентябре вроде уже морозы, минус 10, а тут открытая вода плещется.

Судьба трактора

— Вы говорили, что во время экспедиций бывают разные авралы. Часто?

— На СП нам, так сказать, повезло. В свое время не повезло СП-32, которая была полностью уничтожена, а персонал эвакуирован. На 37-й станции трещина прошла прямо под дизель-генераторами. У нас тоже было работы немало, но жить можно. Первая трещина прошла в новогоднюю ночь. Мы услышали треск, и трещина разделила станцию. Ее обследовали, она смерзлась. Надо понимать, что такие трещины, зимние, они термические. То есть, возникают от перепада температур. Лед треснул и смерзся обратно. А вот весной, в апреле, в этом же месте лед треснул снова. На этот раз трещина начала расходиться. Сначала сантиметров на 50 — перепрыгивали. Потом на метр — мосточки начали класть. Ну а летом разошлась на 60-100 метров. Станцию порвало напополам. Приходилось плавать на лодке, как на пароме. Живешь вроде на льдине, а по самой середине — огромная чернеющая пропасть океана, глубиной около четырех километров. К осени трещину сомкнуло, и она практически срослась.

— Значит, больше проблем она не доставляла?

— Была одна проблема. Когда нас меняли на 39-ю станцию, привезли Троппер — легкий трактор на широких гусеницах. Он участвовал в подтаскивании грузов. Я трактористу показал, где можно ездить, а где нельзя. Отмечу, что когда идет выгрузка, все работают круглые сутки, по вахтам. Я отработал смену и пошел спать на ледокол. И тут меня поднимают и говорят: «Троппер провалился». Короче, этот тракторист тащил пачку досок и решил сократить путь. Попал в старую трещину. Задняя часть провалилась. Сначала пытались вытащить своим трактором — не получилось. По курсу стоял ледокол. С него смотали корабельный трос, зацепили, подтянули трактор. На гусенице заднюю цепь порвало. Поэтому его погрузили обратно и увезли домой. Все-таки, у этого Троппера была такая судьба. Он потом попал на СП-40. Тоже при выгрузке работал. Угодил в трещину и ушел на дно. Когда провалился, немного задержался. А дверь заклинило. Благо удалось открыть ее снаружи и за секунду до провала достать механика-водителя.

Холодильник на Северном полюсе

— Человеческий фактор, значит, не менее коварен, чем сама природа?

— Мне как-то раз захотел прочистить выхлопную трубу дизель-генератора от сажи. Продул, и вся сажа разлетелась по льду, остался такой шлейф. Мне потом сказали, что я не правильно сделал. Мол, на месте шлейфа образуется трещина. Так и получилось. Пришлось рефрежераторную камеру переставлять и домики. Как-то летом тоже рефкамеру переставляли. Был толстый слой рыхлого снега, трактора буксуют. Мы лопатами прочистили длинную траншею. И потом в этом месте лед стал таять быстрее. Рядом с дизель-станцией образовалась огромная промоина. А тут целый комплекс зданий — не разобрать, не перетащить. Промоина подбиралась все ближе и ближе. Я придумал накидать под нее снега, чтобы хоть как-то замедлить таяние. И вот я полтора месяца греб снег со всей округи, чтобы сделать такой холодильник. Спасли, до сентября таскали, пока не начало подмораживать.

— Не могу не спросить в конце. Еще в экспедицию не планируете?

— Наверное, хватит. Семья, конечно, нормально отнеслась к моим поездкам. Но работа на севере — не нормальная. Если ты женатый, то должен быть дома, детей воспитывать, хозяйством заниматься. А уехать на год — это не нормально. У меня дети уже взрослые, я мог себе позволить уехать на столько времени (тут Сергей Викторович задумался и уже чуть тише произнес). Я много что видел, много чего испытал, но все это не так просто дается. Это — выброшенный год жизни в семье. И тут надо решать — либо одно, либо другое. За просто так подобных впечатлений и испытаний не получить.

Андрей АГАФОНОВ