Есть люди, которые находятся в постоянном поиске собственного предназначения, а есть другие, которые остаются верны однажды выбранному пути. На протяжении всей своей жизни они смело идут этим курсом, преодолевая преграды, невзгоды и трудности. К когорте таких людей я бы причислила мою собеседницу — руководителя театра «Провинция».

Людмила Степановна Копытова встретила меня в своем небольшом кабинете, сидя за столом, который казался чем-то инородным среди развешенных по стенам париков, другого театрального реквизита и множества афиш. На стеллаже помимо книг стояли, лежали и висели всевозможные сувениры. Пока я объясняла цель своего визита, Людмила Степановна буравила меня своим пронзительным взглядом, потом открыто, как ребенок, улыбнулась и сказала: «Давайте, поговорим».   

— Сложно ли существовать всю жизнь в рамках одной профессии, не хотелось ли сменить роль деятельности?

— Дело в том, что я не только руководитель театрального коллектива. По специальности я — культработник. Эта работа многогранна. Я и режиссером была, и сценаристом. Руководила коллективом и в то же время заведовала детским сектором. Дворец, в прежние времена, при Майе Михайловне, приучил меня работать с утра до вечера, с большой отдачей. Это было тогда…. Сейчас все по-другому, но усталости от работы нет. Я по-прежнему жду каждой репетиции, каждой встречи с ребятами.

— Что повлияло на выбор профессии?

— Все мы родом из детства.... Жили мы в Красногорске, телевидения тогда не было, и по вечерам мы с мамой много слушали радио: театр у микрофона, театр оперетты. Наверное, это самое начало. Потом книги, конечно…. Я очень любила и люблю читать.

— Книги бывают разные, кто-то любит читать романы, кто-то детективы, вы, наверное, любите читать пьесы?

— Пьесы просто терпеть не могу читать! Серьезно! Детективы обожаю. Романы — да, но только не слезливо-мыльные, а исторические. Историческую литературу обожаю с детства. У моего отца была компактная, но содержательная библиотека, где было много хороших книг. Это и «Демидовы», и «Иван третий — государь Всея Руси», это и «Северное сияние». До сих пор люблю этот роман Марины Марич о декабристах!   

— Кем были ваши родители?

— Папа у меня фронтовик. Когда была маленькая, он работал начальником карьера, потом стал злоупотреблять и в конечном итоге закончил вахтером. Мама — милейший человечек, огромной души и доброты. Она — медицинская сестра, во время войны работала в госпитале. Когда переехали в Ревду, мне было 11 лет, она устроилась в четырнадцатые ясли. Всю жизнь, до семидесяти с лишним лет она проработала там воспитательницей. Маме я многим обязана. Маме и мужу. Вот так.

— Как муж относится к тому, что вы пропадаете на работе вечерами, срываетесь куда-то в выходные дни?

— У нас с ним были взаимовежливые отношения к работе. Он пропадал с ребятами все каникулы, а я работала по вечерам и в выходные. У нас тоже не все сразу клеилось.

— Дети разделяют мамино театральное хобби?

— Театр — это их хобби. Они обе обожают театр, и когда я приезжаю к ним в Москву, они водят меня по театрам. Последний раз я ездила к ним в марте месяце, была в «Ленкоме», в Театре сатиры.

— Какая драматургия вам ближе?

— Русская классика. Признаться, есть хорошие современные вещи, но те так много. Люблю Островского, Лопе де Вега люблю, но он сложный для нас. Обожаю Филатова за его точный, искрометный юмор, очень умный, далеко выше пояса.

— Как складываются взаимоотношения с коллективом, как происходит его обновление?

— Когда уходят по- доброму, объясняя причину, я их по-доброму и отпускаю, мы дружим. А обновление? Не задумывалась…. Сейчас помимо театра у меня есть работа в педколледже. Признаться, не так нужна эта работа, сколько я энергетически подпитываюсь. Очень люблю стихи, не сама читать, а создавать образ для конкретного чтеца. Учу ребят, как искренне это делать.

— В вашем коллективе есть люди, далекие от театра?

— Да почти все! Валера Сметанин. Он 28-й год в коллективе, литейщик. Очень интересно работать с Женей Копытовым, Пашей Белоусовым, Мариной Козыриной, Надей Пупышевой. Но это не значит, что они постоянно задействованы в спектаклях, нет! У них много дел помимо театра! Но я знаю, если я позову, они придут и роль сделают. У нас нет постоянной труппы, но есть человек сорок, на которых я всегда могу опереться.

— Как удается  заинтересовать новичков? Почему, на ваш взгляд, люди к вам приходят, уйму времени проводят на репетициях? В чем ваш секрет?

—  Честное слово, не знаю! Я к ним хорошо отношусь, и они мне верят, может быть так? А может быть, это — командный голос: приди, и все тут! А если я их не заинтересую той же интересной пьесой, или другим, собственным видением знакомого материала, они, наверное, не придут.

— Может быть, вы заражаете своими эмоциями, или это наитие, данное свыше?

— Возможно…. Вы лучше у них спросите, почему они приходят! И потом, театр — это не только мое творчество, это еще и поле для творческой деятельности ребят. Поверьте, они многое могут!

— Несмотря на всю вашу внешнюю колючесть и неуживчивость, я уверена, что только тот человек способен делиться внутренним богатством, который сам им обладает.

— Как вы обо мне высоко говорите. Внутреннее богатство? Возможно, оно есть, это, наверное, от мамы. Но, скорее, это внутренняя душевная организация и способность постоянно видеть мир другим, а еще способность к постоянной душевной работе. Но в отличие от мамы я слишком резка и откровенна. Если говорю, то напрямую, в глаза, со мною из-за этого сложно, не все это принимают.       

— Как из людей, далеких от искусства, удается сделать актера?

— Репетициями. Чем больше репетиций, тем больше они приникают в глубину образа. Это обязательно! На «авось» никогда ничего не берется. Меня что волнует: современная молодежь не приучена трудиться, многие считают, что все дается легко и просто. Но ничего не дается просто! Надо уметь ра-бо-тать! Кто их должен этому учить — не знаю. У нас поменялось общество, и процветает культ потребительства. Эта идеология настолько всех развратила, это что-то! Поэтому я рада всем, кто тянется к театру. А если человек к тебе пришел, если у него возникло такое желание, ты просто обязана его чему-то научить!

— Как подбирается репертуар? Существуют ли рамки, в которых театр «Провинция» вынужден существовать?

— Я замкнута в рамках той труппы, которая к постановке набирается, хотя многие артисты разносторонние и талантливы. Я замкнута в рамках нехватки финансов, когда вместо шикарной обстановки приходится ограничиваться одним стулом. Но часто выходы из сложной ситуации помогают найти ребята. Кто-то озадачивается поиском костюмов, кто-то занимается подбором и записью музыки — мне этого не сделать, я с компьютером не на «ты» и даже не на «вы», я с ним параллельна.

— Вы помните первый свой спектакль?

— Первая постановка была с детским коллективом  тыщу лет назад, точную дату я не помню. Это было «Сомбреро» Михалкова. Девочки в нем участвующие, простите, тоже почти бабушками стали. А «Провинция» началась двадцать два года назад, когда я снова вернулась во Дворец. У меня был детский коллектив, он начал расти, расти, и вырос до «Провинции». Помню, когда ставили Островского, работали на полную выкладку. Наверное, с Островского начался настоящий театр…. Потом был «Стиль УГМК», наши чтецы стали занимать первые места и нас пригласили на Всероссийский конкурс в Киров. Там были первые и вторые премии, лауреатство. Мы стали постоянными участниками этого конкурса.

— Откуда возникло название театра?

— К первому бенефису Валентины Кордонской, который я ставила, Стас Вавилов на мелодию зарубежной песни сочинил текст «Провинция». И когда однажды мы ехали с очередного выступления и пели эту песню, кто-то, уже не помню кто, предложил: «А давайте театр «Провинцией» назовем». Название прижилось, а гимном стала песня Стаса Вавилова. 

— Как вы срежиссировали собственную жизнь?

— Я сделала одну правильную вещь: вышла замуж за умнейшего человека, который старше меня на 15 лет. Он не направлял меня, нет, он просто был рядом.

— Вы говорите о нем с таким чувством…

— Да, я вышла замуж по большой любви, хотя в те годы  про нас говорили всякое. Я всегда была взрывная, но мужу хватало терпения и мудрости сглаживать и сдерживать мой бурный темперамент.

— В девочках вы видите себя, мужа, своих родителей?

— Да, конечно, мы часто обсуждаем это. Видим и мой темперамент, и его сдержанность. Темперамент передался младшей, Кате. Старшая, Наташа, спокойней, но если уж взрывается, то очень мощно!

— Вам свойственно самоедение, или способность выплескивать эмоции его заменяет?

— Поверьте, мне свойственно и то, и другое. Одно другому не мешает. Я часто «съедаю» себя до конца, но это внутри, глубоко, а эмоции — это характер. Это свыше. Сколько себя помню, всегда была такой.

— С годами вы становитесь мудрее?

— Я боюсь этого слова. Мудрость к чему-то обязывает, а я иногда делаю такие смешные и глупые поступки, которые ни коим образом не сочетаются с мудростью…. Во мне все еще осталось детское миропонимание. Наверное, не выйдет ни спектакль, ни стихотворение без этой внутренней наивности и ранимости.

— Постоянно жить эмоциями, наверное, сложно. Внутреннего выгорания нет?

— Пока нет…. Хотя есть внутреннее ощущение, может быть, тяжести. Не знаю, как это назвать. Или  груз лет — не хочется признаваться, но он есть, или эмоциональная усталость от повседневности, возможно, и то, и то. Но усталость касается далеко не всех эмоций, остается яркость восприятия конкретного человека, текста, потом рождается образ. Это происходит независимо от меня, по наитию, и это мне чертовски нравится! Я жду каждой новой встречи с ребятами, каждой репетиции. Это моя жизнь!