Эдуарду Багаутдинову за 21 год работы в 65-ой пожарной части приходилась бессчетное количество раз бросаться в огонь, чтобы спасти чью-то жизнь, видеть смерть, бороться с самым, пожалуй, страшным врагом — огнем. В прошлом пожарный, а ныне водитель автоцистерны рассказал «Информационной неделе» о работе пожарного и почему в ней не всё так «романтично», как думают многие.

Спросонья в бой

— Как началась ваша карьера пожарного?

— После службы в армии вернулся домой, в Мариинск. Собирался работать в леспромхозе, но тогда всё развалилась. Пришлось ехать в город. Устроился в пожарную часть при заводе НСММЗ. Она была не военизированная, а просто профессиональная пожарная часть. 11 месяцев работал там. Потом решил уволиться, так как зарплаты были небольшие и нерегулярные. Уже нашел работу в «Высо». Пришел заявление об уходе писать, а мне предложили перейти сюда, в 65-ю пожарную часть. Устроился бойцом.

— Почему вы вообще пошли в пожарные?

— Я считаю, должность пожарного — это начальная ступень. Это работа, где можно себя проявить, скажем так — на страх, это физическая работа. Ну и тогда, в 90-е, исходили из условий работы — смотрели на зарплату, где и как жить.

— Помните первые подъемы по тревоге?

— Конечно, это не забыть. Даже многие бывалые пожарные в ночную тревогу испытывают мандраж, люди ногой в сапог попасть не могут. Потому что это такой удар психологический — спросонья и сразу в бой. Дается меньше минуты до выезда из части. С таким выбросом адреналина некоторые не могут справиться. Конечно, первые пожары были эмоционально сложные, а потом ничего — человек закаляется с годами, кожа становится толще. Но всё же, слыша тревогу, даже после пяти-десяти лет службы, всё равно ёкает, вздрагиваешь.

Первые выезды давались тяжело. Частного сектора много было, вся старая Ревда была застроена, очень много скотины держали, а это значит — пожарная нагрузка очень большая была. Приезжаешь на пожар частного дома, а там большое хозяйство — дом, сеновал, много дров, опила, животные. Всё нужно спасать. Каждый караул тушили пожары — была большая редкость, чтобы в смену никуда не выезжали.

Одинаковых пожаров не существует

— Бывает, что погорельцы ругают вас — не так тушили, не спасли дом. Как вы к этому относитесь?

— Люди должны понимать, что пожарные не могут как по кнопке выключить горение — такого не бывает. Приезжаешь, горит крыша, пока начинаешь ее проливать, пока разберешь, всё равно огонь успевает «нырнуть» — это не так, что сразу взяли и залили. На улице Почтовой, по-моему, в 2002 году горел дом. Так очень часто бывает — заглядываешь внутрь, по потолку двора огня нет, он просто плавает, как будто вода в аквариуме. И когда начинаешь поливать струей, например, стволом А (с большим расходом воды), смотришь — вода до середины летит и просто исчезает. Струя попадает в сильный жар, она попросту испаряется. А мы все знаем, что вода разлагается на кислород и водород, а кислород, как правило, увеличивает горение. Тоже такая своеобразная ситуация — начинаешь понимать, что становишься немного беспомощным. Что такое пожарный без воды? Это такой же зевака. Да, мы можем зайти внутрь, но без воды толку нет. Ты должен быть уверен, что ты с водой, если она кончится — это ловушка. Да и каждый выезд мы не знаем, чего ждать.

— Многие могут сказать: «Да чего, один пожар от другого не отличается, всё привычно должно быть». Это не так?

— Нет ни одного пожара, который был бы как предыдущий. Таких просто не существует. Приходится очень быстро принимать решения, исходя из ситуации. Помню, приехали на ДОК ночью. Видим, что окна черные, понимаем, что там настолько дымно, что сейчас только стекло разобьем, огонь вспыхнет, как будто там бензин. Пока кислород не попал внутрь, он может шаять хоть всю ночь, но как только открыл дверь — это может привести к взрыву — резкий доступ кислорода. Так вот, бабушка кричит, что у нее дед не ходячий. Пришлось всё же разбить окно, действовать быстро, пока дом не выгорел. Мы ему кричали, а он нам ответил, значит, живой и нужно было быстро его найти, иначе он за считанные минуты заживо сгорит. Ребята меня закинули туда. А там настолько густой дым, что если взять фонарь на вытянутую руку и развернуть светом к себе, его не видно. Ты понимаешь, что шаг-два можно сделать, не больше, ведь и ты можешь выход не найти. Так вот, я слышу, что он где-то рядом, но я не знаю где. Когда я его всё-таки нашел — он стоял у печки и держался за нее. Я не понимаю, как он это сделал, он же не ходячий. Я его дернул к себе за трико. А мы же разбили стекло, я думаю — он сейчас весь порежется. Дед еще был крепкий и высокий (раза в два тяжелее меня). Я, насколько хватает сил, тяну его к окну, а воздух у меня заканчивается, я в окно, сделал два вдоха, крикнул парней и обратно. В общем, вытащили мы деда через окно. Это было чудо, я считаю… И тогда три караула подряд приходилось спасать людей. И в каждом случае действовать по-разному.

— Вы говорили про доступ кислорода. Получается, дом можно спасти, если его закрыть?

— Когда вы обнаружили возгорание и покинули дом, старайтесь перекрыть доступ кислорода. Без воздуха огонь не горит, он может долго шаять. Как-то ездили на тушение бани. Причем хозяева в нее ходили вечером, а приехали мы на тушение утром, в семь часов. И то, сосед пришел к хозяйке говорит: «Что-то дымом пахнет», а она просто пошла на всякий случай проверить. Мы когда приехали, баня стоит, просто дым сверху идет. Если бы была открыта дверь — от бани ничего бы не осталось. А так — поменяют обшивку внутри и всё.

«Мы очень благодарны, когда нам подсказывают, помогают»

— Как вы относитесь к зевакам-подсказчикам, которые стоят, смотрят на вашу работу и пытаются руководить?

— Я вам скажу так. Если мы видим что огонь со двора может нырнуть под крышу, понятно, что мы будем его отсекать — это первоочередное. Пускай этот двор горит, его не спасти, а дом — еще можно. Понятно, что люди переживают за имущество во дворе, мы всё это понимаем, но дом-то важнее. Тем более, если мы знаем, что там есть люди, мы не будем тушить, мы пойдем на спасение. Если есть угроза взрыва газового баллона или трубы, конечно, мы будем охлаждать баллон. Понятно, что сосед горящего дома не хочет, чтоб к его участку огонь подобрался, конечно, он будет кричать, и это мы тоже понимаем. Мы не можем окружить дом сразу, но мы успеваем остужать, смотрим, контролируем. И мы очень благодарны, когда подсказывают, помогают. Если мы не действуем так, как нам говорят подсказчики, это не значит, что мы не слышим и не видим.

— Часто ли жители вам пытаются помочь? И вообще, нужна вам эта помощь?

— Я даже благодарен им. Мы тоже люди и можем что-то не увидеть, что творится за поворотом. Очевидцы подбегают, говорят, что там тоже горит, мы смотрим. Пусть там даже мелочь — это не так важно. Лучше я скажу человеку, что это мелочь, чем я вообще ее не увижу. Мы слышим всех, и такая помощь тоже нужна. Кстати, очень часто молодые ребята нам помогают. Если они видят, что народу мало, где-то помогут лесенку раздвинуть, где-то еще что. И если на самом деле их помощь нам необходима, мы только благодарны. Но и с обратной стороной сталкиваемся. Недавно наблюдал — было ДТП, горела фура, а люди стоят, снимают, как горит. Нет, чтобы как-то помочь людям выбраться или огнетушители достать. Нет, целая толпа стоит, снимает на телефоны. А когда спасатели приехали на трассу, спасать было уже некого… Конечно, людей за это не осудишь, не каждый готов броситься в огонь, рисковать своей жизнью.

Пожарные тоже выгорают

— Сейчас люди лучше заботятся о своей пожарной безопасности, чем раньше?

— Да, это заметно. Может, лучше жить стали, я не знаю. Они уже задумываются — как лучше проводку сделать, более ответственно подходят к строительству, обустройству печей, мангалов. Хотя не ко всему это можно отнести, например, лесных пожаров раньше было меньше.

— С чем это связано?

— Я думаю, это не природные возгорания. Просто иногда так удивительно бывает — приезжаем на такие места, где люди не ходят, им там просто делать нечего, а поляна горит. Почему она горит? От стекла? Попробуйте сами хоть раз траву разжечь стеклом, сомневаюсь, что получится. Лесной пожар — это больше человеческий фактор.

Как нынче было — идет дождь на улице нам звонят, говорят — лес горит. Приезжаем — на самом деле горит. Я не думаю, что он сам загорелся… Я служил на Дальнем Востоке, там, например, люди специально поджигали леса перед тем, как взойдет папоротник. Из него делают какой-то деликатес. Когда полянка выгорает, он начинает расти быстрей, ну и собирать удобней.

— Почему вы перешли в водители?

— В вашей профессии же бывает творческое выгорание? Я считаю, что и у нас такой фактор присутствует. Когда человек понимает, что ничего нового не происходит, начинает затухать, становится рутинно.

— Чем отличается ваша новая работа от работы бойца?

— Когда ты пожарный, ты прямо в гуще событий, кровь кипит, ты знаешь всё, видишь, ощущаешь. У водителя работа другая, нет такого адреналина. Или, правильней сказать, он не настолько яркий, как у бойца. Отвечаешь за своевременную подачу воды, заправку цистерны. Я должен знать ближайший гидрант. Допустим, нынче тушили на ДОКе, три гидранта я прощупал, а там давления нет. Уезжать на сорок минут заправлять машину я не готов, да и нельзя. Пришлось так «высасывать». По-моему, на всем ДОКе, простите, воду «высосал» из всех унитазов. Это ненормально.

Здоровье здесь не главное. Нужно быть морально крепким

— Большая ли ответственность в вашей нынешней профессии?

— Когда ты летишь на место тушения, отвечаешь за всю команду. Но многие наши автолюбители не то, что не хотят уступать, а просто не слышат. Машина с водой тяжелая, если и удается затормозить, это сколько мне ее опять разгонять надо. К примеру, я улицу Горького за две минуты пройду. А при остановках — за семь. Представляете, что такое пять минут для пожара? Каждая секунда важна.

— Чтобы всем было понятно, объясните, что может произойти за эти пять минут, которые вы потратили в дороге?

— Эти пять минут очень много значат. Вспыхнул маленький огонек, где провода, допустим, и тут в дом или во двор входят — открывают двери, поступает кислород. Если вовремя не приступить к тушению, за 10 минут остается только сруб дома. А в нем могут люди находиться. Один раз приехали, опять же на ДОК, это было очень давно, я бойцом работал. Бегает бабушка, вся изрезана стеклами и кричит: «У меня там дед и внучка». Мы смотрим на дом и понимаем, что там уже всё — двери, окна раскрыты и столб огня в доме… До утра тушили. Девочка семи лет погибла. Бабушка тогда рассказала, что вылезала из окна, внучку за руку держала, а потом хлопок — и потеряла она ее. Телевизор взорвался. Мне это тогда настолько ярко запомнилось, потому что понимаешь всё родительское горе.

— Были ли такие случаи, когда хотелось бросить работу?

— Нет. Такого не было. Всё приходилось делать — и людей откачивать, и погибших выносить, кто-то даже драться лезет. Но такого, чтоб от профессии оттолкнуло, не было. И я не думаю, что такое у нас в пожарной части вообще было. Здесь люди работают крепкие, не только физически, но и морально. Здоровье — далеко не главное. Здесь приходится переступать через себя, никакой брезгливости не должно быть. Бывает, выносим человека из огня, а он хрипит, и тут хочешь-не хочешь, делаешь искусственное дыхание. Бывает всякое… Вы же ходите на работу? Вот и я хожу. А когда тревога — встаешь и едешь. И не думаешь о том, любишь ты работу свою или нет. Просто делаешь.

«Глаза были, как стекла у противогаза — огромные»

— Конечно, пожары — не то место, где могут произойти какие-то нелепые, смешные случаи. Но всё же — бывали такие?

— Горел двухэтажный дом, многосемейный он был. Тушим крышу. На улице больше двадцати градусов мороза. Бежит ко двору корова. А скотина — она может бросаться в огонь. Жалко корову, сгорит же. Мой напарник брызнул ее водой, та убежала. Мы снова спокойно тушим. Она опять бежит, мы ее снова водой. Отпугнули. Слышим, внизу мужик ругается. Оказывается, он ее гнал в соседние стайки, чтоб не замерзла. Он ее загоняет, а мы в нее водой отгоняем. Всякое бывает, конечно.

А был случай, когда испугались зря. Горел дом двухэтажный, я залез внутрь, знаю, что там дед не ходячий, но нам никто не сказал, что он без ног… Я его нашел, достал, начальнику караула передаю вперед головой. Тот его принимает, и только тут мы поняли, что у него нет ног. У меня ступор, у моего начкара глаза были как стекла у противогаза — огромные. Мы думали, что дед уже обгорел настолько сильно.

— Как ваша семья относится к вашей работе?

— С пониманием. Бывало, приходилось бросать семейные прогулки, бежать на работу. Ну, конечно, переживают. Работа травмоопасная. Сколько был на больничном — это всё травмы. Пожары, они, как правило, ночью происходят, травмироваться просто. Сейчас вот хорошо, что сапоги-антипроколы появились. Раньше проколоть ногу на пожаре — это вообще на раз-два.

— Работа пожарного самая опасная?

— Опасная. Но я не буду преувеличивать и говорить, что прям самая. Нет. Например, в полиции по-своему опасна. Они с преступниками имеют дело, с оружием, не знают, где их поджидает опасность. Даже вы, корреспонденты. Ведь куда только не приходится ехать, сейчас, например, футбольных фанатов пойдете снимать — что у них на уме? У нас такого нет, мы своего врага видим в лицо.

—Вернемся к семье. Как вы думаете с пожарным жить сложно? Семья, наверное, то, что касается пожарной безопасности, знает назубок?

— С пожарным жить не сложно, лишь бы он невредный был. Жена у меня, конечно, знает всё. У Ксении обоняние развито очень хорошо. Один раз дома сидели, она почувствовала запах гари в квартире, которая находится в соседнем подъезде на первом этаже. Конечно, она огнетушитель вряд ли сможет схватить, она у меня слабая, как подобает всем женщинам. Она девочка, о которой нужно заботиться. Но как действовать в экстренной ситуации знает, не растеряется.

Краткая биография

Эдуард Багаутдинов родился в селе Мариинск 16 ноября 1975 года. Окончил 9 классов в школе №13. Поступил в ГПТУ, там немного недоучился, и в 1994 году его призвали в армию. Служил на флоте. В пожарной охране работает с 1996 года. 10 лет отработал бойцом (пожарным). Теперь старший инструктор по вождению, выполняет обязанности водителя.

Беседовала Екатерина ГОРОДКО